В конце каждой такой беседы Кантор выходил из себя, посылал сволочной голос во все известные места и грозился уехать в свой родовой замок, заняться разведением пчел, овец и кроликов, а также выращиванием роз и сочинением мемуаров. На этом месте голос терял способность к общению по причине истерического смеха. Самому Кантору было ничуть не смешно. Подобные разговоры вгоняли его в тоску и провоцировали очередной приступ головной боли. Он не знал, что будет делать дальше, и, более того, ничего конкретного не хотел.
В солнечное утро семнадцатого дня Желтой луны, успешно поскандалив в очередной раз с внутренним голосом, уныло пялясь в окно и чувствуя, как начинает ломить затылок, Кантор вдруг услышал посторонний голос на улице. Голоса всех обитателей дома он давно изучил, и они стали привычным фоном, почти не привлекающим внимания. Лишний голос на крыльце означал, что Торни и Пьер вернулись из города не одни. С ними гость. Не Элмар. Но и не чужой человек, Кантор с уверенностью мог сказать, что знает этот голос и определит владельца, как только тот войдет в дом или скажет еще что-нибудь…
О небо, только бы демоны не принесли сюда лично его величество Шеллара III! С него ведь станется! Впрочем, нет, это не его голос. По высоте похож, но тембр немного другой, гуще, мощнее…
– Благослови вас Господь, дети мои! – произнес гость, пригибаясь в дверях, и Кантор потрясенно уставился на бывшего товарища, которого меньше всего ожидал здесь увидеть.
Он давно догадывался и даже был уверен, что товарищ Торо был мистиком в прошлой жизни, но не ожидал, что, вернувшись к ней, он настолько изменится! А казалось бы, всего-то – сбрить усы, сменить нормальную мужскую одежду на серую рясу и вернуть классовую прическу…
– И кто тут малодушно подозревал, что Кантор с порога запустит в меня костылем? – широко ухмыльнулся Торо, прислоняя к стене свой неподъемный посох, с которым так и не расстался. – При всем его плачевном состоянии я вижу, что товарищ улыбается!
Кантор только сейчас заметил, что действительно улыбается и, наверное, выглядит при этом глупо и жалко. А еще он заметил в руках гостя подозрительно знакомый футляр, отчего ему сразу же расхотелось улыбаться.
– Костыль слишком далеко, – пояснил он, не в силах удержаться хоть от маленькой шпильки. – Не дотянуться. Как тебя сюда занесло?
Торо водрузил на стол свою ношу, затем удобно уселся на кушетку Гиппократа – самое прочное, что было в доме, и неторопливо пояснил:
– Соскучился по вам, непутевым.
– И решил развлечь нас игрой на гитаре, – добавил Кантор, не сводя глаз с футляра. – Или у тебя там съестные припасы спрятаны?
– А, это… Амарго велел тебе передать. Сказал, руку разрабатывать. И привет передавал.
– Так это он тебя снарядил?
– Это я от него сбежал, – пояснил мистик, принюхиваясь к запаху из кухни. – Я еле отвязался от должности придворного мистика, но товарищ Амарго не успокоился и задался идеей сделать меня если не главой ордена, то настоятелем храма. А мне его идея совсем не нравится. Я практик, а не администратор, к тому же в родном ордене меня не поймут. Поэтому я дал нашему заблудшему командиру время одуматься, а сам пока решил вас навестить.
И заодно попрактиковаться, мысленно добавил Кантор. Разумеется, добряк Торо не мог просто так бросить товарищей, нуждающихся в его помощи. Это ведь его работа – разбираться в чужих проблемах, утешать и давать советы. Кантор и раньше об этом догадывался, а теперь, когда на необъятном пузе святого отца красовался символ ордена, а на бычьей шее болтался медальон, подтверждающий статус, никаких сомнений не оставалось. Мастер Утешения из ордена Духовного Совершенства.
– А письмо с нравоучениями он тебе случайно не передал?
– Хотел, но я отказался.
– А если уж вспомнить, что врать грешно?
– То ли ты издеваешься, – вздохнул святой отец, – то ли успешно скрываешь магические способности… Каюсь, лгать не только грешно, а вообще нехорошо… Выкинул я его.
– Прочтя предварительно? – уточнил Кантор, желая выяснить, насколько простирается честность среди последователей Христа.
– Обязательно, – не моргнув глазом признался Торо. – У меня оставалась слабая надежда, что товарищ Амарго написал там что-то умное. Увы. В письме содержалось то же самое, что было сказано на словах, плюс нравоучения, которые ты все равно не захочешь слушать.
– А что ж ты скажешь этому товарищу? – хохотнул гном, задирая бороду, чтобы лучше видеть высоченного собеседника. – Если опять же вспомнить, что врать грешно и нехорошо?
– Скажу, что Кантор не захотел читать письмо и я его оставил у вас, – все так же невозмутимо усмехнулся Торо. – Это и есть правда, потому что выкинул я его здесь же в огороде, а уточнять, сделал я это до встречи с Кантором или после, не обязательно.
Из кухни выглянула Жюстин, вытирая мокрые руки.
– Я давно заметила, что наши братья по ордену замечательно ухитряются находить компромисс между правдой и ложью, – сказала она. – И чем они выше рангом, тем изощреннее упражняются в словесных играх. Благословите, отче.
– Да на здоровье… – Святой отец благодушно улыбнулся, лениво производя трудноуловимое движение правой рукой. Опознать в этом небрежном взмахе благословение можно было только при очень развитой фантазии. – Однако я чую, что на кухне готовится что-то невообразимо вкусное, а мы тут всякими глупостями занимаемся. А кто-то мне обещал, если переживем бой за Кастель Агвилас, пригласить в гости и познакомить с шедеврами галлантской кухни…
– Приглашаю, – засмеялась девушка и на правах сестры нахально похлопала святого отца по животу. – А в награду вы мне раскроете еще одну профессиональную тайну: как вы ухитряетесь совмещать принятые в ордене посты и вашу страсть к чревоугодию.